Блогер Зоя Атискова рассуждает на тему, почему некие дамы не способны обожать собственных малышей, и стоит упрекать в этом.

Наверняка, это самый нередкий упрёк, обращённый к мамы малыша: «Ты просто его не любишь, что ты за мама?!» Упрекают супруги, новоиспечённые бабушки, докторы и даже практически случайные люди практически по хоть какому поводу. Рыдает? Не любите! Влажный? Не любите! Не желаете принимать совет вылечивать его пупочную грыжу медной монеткой и поездкой к «неплохой надёжной бабушке»? Не любите! Вы просто его не любите. А если она и правда не любит? И весьма страдает из-за этого?

У не плохих правильных дам — что? Верно, материнский инстинкт. Дама от природы устроена так, что ребёнка ещё нет, а она его уже любит. И уж буквально полюбит с первого взора, как возьмёт на руки, чуть поднесёт к груди.

Так устроены мир и человек. Дама от вида собственного малыша аж разум теряет, так его любит. Природа, брат, здесь уж ничего не попишешь. Мама — она то, что выродила, с первого взора и больше всего на свете любит. Хоть какого уродца, хоть убийцу либо маньяка там, всё равно с рождения и до самой погибели любит, аж себя запамятывает. Инстинкт у ней. А вот и нет.

Жив, всё в порядке

Восемнадцать годов назад я родила мальчугана. Сама, без анестезии, которую тогда считали блажью пугливых дам, неспособных «просто незначительно потерпеть», зато готовых «химией всякой» вредить родному ребёнку. Без несчастного кесарева, про которое прогуливались легенды в духе «а вы понимаете, когда учёные кесарят самок звериных, они отрешаются от собственных детёнышей, родовая боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение) нужна для материнского инстинкта».

Словом, родила. Ребёнка здесь же унесли из зоны видимости, но я услышала его плач. Пошевелила мозгами: «Уффф, жив, всё в порядке».

Позже его на специальной телеге вкатили уже в палату. Сердитая старая медсестра с красноватыми от неизменного мытья руками торопливо выполнила ритуал «девченки, не беспокойтесь, для вас покажут, как пеленать». И я осталась наедине с мурчащим крохотным комочком, утонувшим в этих кофтах, которые недельку вспять проглаживались с 2-ух сторон и укладывались в «роддомовскую» сумку с идеями о том, что ну неуж-то детки такие мелкие.

Вот, лежит. Можно на руки взять. Мой отпрыск. Не быть может. Нет, я знала, что он будет, что он — мальчишка, знала, как я его назову. Я разговаривала с ним, когда он был снутри меня. А сейчас вот. Раздельно. И здесь я сообразила, что ничего не чувствую. Другими словами чувствую облегчение, что всё завершилось и мы с ним живые. Тревогу, поэтому что это ужасная ответственность и не весьма понятно, что будет далее. Изумление тем, что свершилось и да, я — мать. Лежит. Мой отпрыск. Ничего для себя. Но никакой любви к этому небольшому существу я не испытываю.

Нехорошая, ленивая, никчёмная

Я чувствую ужас, что не справлюсь и разочарую всех вокруг. Что окажусь нехороший, ленивой, эгоистичной никчёмной мамой, как и говорили прошлые девять месяцев добрые и поддерживающие родственники практически со всех сторон. Я чувствую гигантскую ответственность. Долг. Готовность защищать это малеханькое существо хоть какой ценой, поэтому что я сейчас обязана. Но не любовь.

Вроде бы это сказать? Я его не понимаю. Так, наверняка, замуж по сговору выходят: закончились ритуалы и поздравления, гости разошлись и вы остаётесь наедине с совсем незнакомым человеком. И должны сейчас быть с ним «покуда погибель не разлучит».

Лишь здесь не мужик, который может оказаться небезопасным вам. А малыш. И это вы сможете быть источником угрозы, если «нехорошая, эгоистичная, ленивая». Я помню жутчайшую внутреннюю панику. Ужасное чувство вины перед малышом.

Инстинкт же! Я же готовилась, перечитала всю литературу для родителей, что отыскала, от старенькых жёлтых русских брошюр до современных глянцевых журналов с счастливыми семьями на обложке! И любая история материнства начиналась со всякого «чуток не погибла от счастья, когда увидела мою красивую доченьку, она была самым прекрасным ребёнком на свете».

Я вспоминала все эти «прижалась носом к сладостной макушечке», «целовала пяточки», «ел мамочкино молочко, а я дохнула от нежности» и нюхала, смотрела, кормила. Покрытая узким пухом лысинка с пульсирующим родничком пахла удивительно и ни на что не похоже. Кукольные кривые ножки с крошечными пальчиками (на большенном след от забора крови (внутренней средой организма человека и животных)) были необычными, с мягенькой, никогда не ходившей по земле пяткой.

Во время кормлений, в особенности ночных, дохнула я, быстрее, от вялости и ужасного недосыпа, мне даже снилось, что я иду в магазин и засыпаю, кормлю и засыпаю, купаю и засыпаю, так и утопила ребёночка, ехидна. Пробудилась в прохладном поту, кинулась к кровати — жив, естественно, дремлет.

«Какая ты счастливая!»

Всё это время меня поздравляли и гласили, как завидуют моему счастью, ведь детки вырастают так стремительно, а такие милые малыши они, как досадно бы это не звучало, совершенно недолго. Ути, сладкий, кого мамочка любит больше всех в мире? Кто вырастет и покажет ей, кто в доме владелец? Мамочка наружу улыбалась и умилялась, а снутри плакала, билась головой о что попало и проклинала себя — любовь к ребёнку не пришла.

Не посодействовали ни несчастная 1-ая ухмылка, ни хваткие мелкие ручки, ни то, что малыш уже различает собственных и чужих, тянется к мамы и начинает рыдать на руках у сторонних. Я просто перевоплотился из беременного инкубатора в персонал по обслуживанию малыша: переодевала, стирала, гладила, гуляла, брала, готовила, перестилала, сушила, кормила, купала.

В 1-ые месяцы нередко соображала, что падаю от вялости: я кормящая, но сейчас не ела. Мне было некогда. Весь быт нашей семьи на мне, и мне охото рыдать от обиды, когда подруга по колясочным прогулкам ведает, что может тихо и поесть, и умыться, ребёнка непременно подхватят мать, папа, брат, супруг, бабушка. А я одна. Семья далековато. Тут лишь вечно упрекающий и ставший неописуемо придирчивым супруг и его «а мы-то в своё время без подгузников и водопровода» родня.

И, естественно, я вправду оказалась нехороший мамой. Я не люблю собственного ребёнка. Я просто его обслуживаю. Делаю это отлично, наступаю на боль (физическое или эмоциональное страдание, мучительное или неприятное ощущение), вялость, жалость к для себя. Всё, моя жизнь кончена, сейчас я служу ребёнку. Но я так желаю его обожать! Я желаю это счастье, о котором поют из всякого утюга! У всех оно есть и сходу, а моё почему не подвезли?

Дочь как наказание

В те годы я знала одну даму. Она была чуток старше меня, и её не обожала мама. Она так и гласила, дескать, у меня не плохая мать, просто она меня не любит. Я лицезрела эту даму. Прекрасная, стройная, постоянно невесёлая. Дочь она не обижала, делала для неё всё положенное: обеспечивала, воспитывала, одевала, водила в музыкальную школу и всё остальное, что полагалось интеллигентной семье тех времён.

Но не обожала и не скрывала. Дело, кажется, было в том, что родить по факту беременности её попросил возлюбленный мужик. Женатый возлюбленный мужик. Дескать, здорово, что будет малыш! Я разведусь, мы поженимся, у нас будут любовь и небольшой. А позже почему-либо отдал заднюю, передумал. И она осталась одна, беременная и брошенная.

Ей пришлось возвратиться к родителям в глубинку, вынести море упрёков и обвинений в позоре, приносе, подоле и т. д. Натерпелась. Выплыла, карьеру сделала.

Но дочь упрямо принимала через призму долга и позора. Не упрекала её, нет. Просто растила, как будто отбывала наказание. Это было жутко.

И вот стою я с малышом на руках и боюсь, что у меня тоже будет так. Никакого мне счастья материнства, лишь долг, труд, стиснутые зубы и симуляция любви с радостью, поэтому что ребёнок не повинет. Он никогда не должен выяснить, что я его не люблю. И для чего я таковая порченная на свет родилась? Почему такие уродцы, как я, совершенно появляются?

Короче, месяца за три жизни таковой у меня подросло чувство вины и никчёмности размером с маленького слона, который угрюмо мотался за мной по сероватым улицам неродного города, в нескончаемом деньке сурка меж домом, районным рыночком на два ряда навесов, парой магазинов, аптекой и больницой.

Хард-рок и одуванчики

И лишь ещё через несколько месяцев, когда отпрыск наконец стал спать ночами, слегка убавилось работы, а сероватый снег под заводскими трубами города сменился на оптимистические одуванчики, и сделалось как-то веселее на душе в целом, я вдруг сообразила, что что-то поменялось. Я познакомилась со своим ребёнком.

Я его понимаю, понимаю, что его возлюбленная игрушка — не относительно дорогой пластик, а древесная ложка, которой так прикольно бить по всему, от прутьев кровати до маминого носа, разбираюсь в колерах его рёва, рыка и писка. Мы общаемся.

У нас есть даже свои секреты и вещи, которые мы делаем лишь вдвоём — к примеру, слушаем хард-рок, который «визг, а не музыка, и при ребёнке недозволено». И чёрт возьми, сынок, да, детка, для тебя нравится, как пилит старина Лемми? Мамин мальчишка! Ты ж мой небольшой рокер, кому достанется мамкина косуха, бандана и кольца с черепами? Ты ж мой неплохой, мой самый дорогой, самый возлюбленный!

Нет, за что-то я себя по‑прежнему корила и мучилась совестью. За то, что мне было не отрадно, а скучновато по 100 раз читать один и этот же стишок, возиться в песочнице, ходить на горки. Обязано ж быть в удовлетворенность, да? Материнский инстинкт же! Даже кошка играет с котятами, а вы, как видите, через «не желаю». Нужно желать! Желать не выходило, просто игралась, прогуливалась, читала.

Не одна таковая

Я долгие годы скрывала, что была таковой нехороший неверной сломанной мамой — целых несколько месяцев отказывала ребёнку в подсознательной природной любви. А позже на каком-то форуме в материнском разделе натолкнулась на тему под заглавием «Когда вы полюбили собственного ребёнка». Аж очам не поверила.

Нырнула учить. Там были сотки сообщений. И посреди «с первого взора», «ещё в животе», «с первой ухмылки» попадались «когда ему было месяца два, быть может, три», «поближе к полугоду», «к четырём месяцам что-то ощутила, а к году уже очень обожала».

Мой мир, где я была плохим производителем любви, которая обязана была придти сама, как грудное молоко, упал. Другими словами долгие годы меня скручивало виной, когда кто-то из родни, медперсонала либо знакомых ронял дежурный упрёк «ты его просто не любишь». А так было можно. С сиим сталкивается огромное количество дам. К ним любовь приходит не сходу. А через деньки, недельки, месяцы труда, вложений, знакомства с сиим небольшим инопланетянином, который равномерно становится возлюбленным и родным.

Я стала задавать вопросец про «когда пришла любовь к ребёнку» всем встречным-окружающим дамам. И даже сдружилась с 2-мя из их на почве «девченки, мы не одни такие». Ребёнок одной родился с видимыми чертами развития, и родня жутко винила её за это, 2-ая была буквально как я — замотанная оторванная от семьи молодуха без всякой помощи, зато под градом упрёков и придирок со стороны супруга и его родни.

Очень трудно для инстинктов

Правда, мы тогда считали, что с нами всё же что-то не так. Не сработал у нас материнский инстинкт, пришлось настраивать любовь «в ручном режиме». И лишь много лет спустя я прочитаю, что никаких врождённых инстинктов у человека нет. Совершенно. Ни одного. Есть условные и бесспорные рефлексы (Рефлекс лат. reflexus — прил. повёрнутый назад, отражённый; сущ. отражение - простейшая бессознательная реакция организма на раздражение), есть базисные потребности, есть определённое поведение, к примеру, родительское.

Но для инстинктов мы очень сложные сотворения, мы не гусеницы и не мыши, чтоб в определённой ситуации, включая материнство, просто врубался магический метод инстинкта и подвозил нам вшитые познания: кормите вот так, защищайте так, пожертвуйте собой, если вот такое.

Да, у нас ест гормон окситоцин, который участвует в сокращении матки во время родов, а ещё отвечает за формирование привязанности «мать-ребёнок» опосля рождения. Но не многим его подвозят в подходящем количестве. Для вас, дама, не хватило. Не подфартило. Формируйте любовь «в ручном режиме».

К слову, это одна из тех вещей, о которых хорошо бы предупреждать животрепещущих и будущих беременных. Что так бывает, это не жутко, вы не чудовище, подождите, всё придёт. Поэтому что это, чёрт возьми, адова пытка — жрать себя за то, что у всех «по природе» и «само», а вы нехорошая, некорректная и не любите, не любите, не любите!

Да, мы млекопитающие. Но из всего объёма ухода за малышом даме несчастной природой даже лактация не обещана. В жизни различное бывает, потому редчайший гипермаркет не ведет торговлю растворами для малышей. А пеленать, подкармливать, гулять и читать «Курочку Рябу» мы умеем не от рождения, а когда взяли и научились.

Два слова о отцах

К слову, юные отцы в абсолютном большинстве случаев малышей побаиваются, длительно приглядываются к новорожденным, пугаются их хрупкости, знакомятся с детками медлительно и тихо сформировывают любовь всё в том же «ручном режиме»: привык, стал узнавать, разговаривать, гулять, читать сказки и играться — глядишь, и полюбил.

И да, к бабке не ходи, но если отец занимался ребёнком вправду много, вложил от всего сердца сил, времени, сна, здоровья и т. д., то любовь эта придёт ранее. И будет посильнее.

Если уж что у нас и «по природе», то это привычка ценить и сберегать то, во что мы вправду вложились, а не то, что чужими усилиями само рядом подросло.

Мальчишка мой сейчас совершенно взрослый. Страшно прекрасный, глаз не оторвать, я пробовала.
И, чёрт возьми, я люблю его больше всех в мире, вроде бы не шутила про его совершеннолетие о Добби, получившем желанный носок. Лицезрели бы вы его пяточки! Сплошное ми-ми-ми 40 третьего размера.

Источник

Любопытно…
Хотелось бы еще почитать, присылайте на почту.

Выслать

Я соглашаюсь с правилами веб-сайта

Спасибо!
Мы выслали на ваш email письмо с доказательством.

Источник