Жалость и любопытство — вот два чувства, с помощью которых из людей веками тянули средства. Долгие века числилось, что нет вида забавнее, чем человек с необыкновенным лицом либо телом. И таковых людей делали специально — из детей, иногда весьма серьёзно их уродуя.

Платные выставки людей с чертами наружности, а то и здоровья — дело совсем не такового далёкого прошедшего. «Людские зоопарки», на которых не лишь показывали представителей неевропейских народов, но и заставляли их нарочито изображать дикарей — рычащих и поедающих сырое мясо — либо выставляли обнажёнными, несмотря на их традиции и убеждения, сошли на нет лишь опосля 2-ой Мировой войны. «Цирки уродцев» — выступления инвалидов с нехваткой конечностей, бородатых дам, очень больших, низких, тонких либо толстых по сопоставлению с обычной нормой людей, деток — сиамских близнецов, тоже просуществовали довольно длительно.

Этот обычай — «обменивать» зрелище необычного, а иногда откровенно искалеченного тела на средства — тянулся веками. И в эру Возрождения, и в Галантный век, и меж ними числилось, что нет ничего смешнее, чем падающий лилипут либо пляшущий горбун.

Пётр I заставлял лилипутов изображать эротические шоу, и был не одинок в этом. Лилипутов где в добровольческом, где в принудительном порядке поставляли к любому большому двору — царскому либо герцогскому. Тех, кто прогуливался вперевалочку в силу особенностей анатомии, заставляли исполнять танцы, чтоб вволю похохотать. Наиболее пропорционально сложенных то показывали публике голыми, то учили акробатическим трюкам. Духовные склонности к акробатике значения не имели. Если ты лилипут, изволь работать лилипутом — а не поэтом, хронистом, прислужником, художником, кем угодно.

Из карликов составляли шуточные представления, лишь половина шуток которых состояла в сюжете. Все другие обыгрывали рост карликов (к примеру, смотрите — он очень мелок для жеребца и скачет на поросёнке!) — и это в наилучшем случае. Несимметричность тела, походка вперевалочку непременно высмеивались, для усиления смешного эффекта на карликов надевали особые костюмчики либо заставляли созодать требующие ловкости ног движения.

Если у малеханького человека был тик, следы травм на лице, заикание — тем лучше! Больше простора для насмешек.

Популярны были не лишь истинные лилипуты, но и липовые — малыши, чей рост корпуса ограничивали различными ухищрениями, давая расти ногам и голове без помех. Для этого им повреждали позвоночник — он становился извилистым либо горбатым на вид. Естественно, «исправленные» малыши мучались от болей — и тем потешнее кувыркались, кланялись и плясали.

Фабрика по производству забавных детей

Память о проф изготовителях {живых} развлечений сохранилась во многом благодаря Виктору Гюго — он собрал все истории и слухи о представителях этого непонятного ремесла и, может быть, был знаком с документами, которые не дошли до нашего времени. Что он совершенно склонен был интересоваться настоящей историей, гласит нам сцена возникновения цыган в Париже в его самом именитом романе — «Горбун из Собора Парижской Богоматери». В девятнадцатом веке никто уже и не помнил, что группы цыган, явившихся в Европу из гибнущей Византии, возглавляли загадочные герцоги, — а у Гюго эта деталь есть.

В романе «Человек, который смеётся» Гюго ведает о одной из жертв, которой предназначено было стать {живым} развлечением — мальчугане, которому отрезали губки, так, что из-за обнажённых зубов он как как будто всё время обширно улыбался.

Заодно писатель делает экскурс в «бизнес» компрачикосов совершенно. Само слово компрачикос состоит из 2-ух испанских слов и значит «купи деток». В самом же проф жаргоне компрачикосов можно было повстречать слова и конструкции практически из всякого евро языка. Компрачикосы много путешествовали, возможно, не заводили семей вне собственного круга и повсевременно были озабочены сохранением проф загадок. У их была и типичная проф гордость. Хотя их ремесло числилось запятанным, а их самих презирали, они никогда не опускались до кражи деток — в отличие от хозяев маленьких цирков, высматривающих по деревням малеханьких инвалидов. Компрачикосы деток конкретно брали.

Герой романа Гюго оказался ребёнком из знатной семьи, которую задумывались убить противники. Легенды о том, что деток из низверженных семей, чтоб посильнее унизить поверженный род либо чтоб не пачкать детской кровью (внутренней средой организма) рук, продавали компрачикосам, были весьма популярны и, возможно, имели настоящую базу — хотя вряд ли компрачикосы нередко получали в свои руки малеханьких наследников графов и баронов. В любом случае с крошечными виконтами либо баронетами происходило то же, что с хоть какими иными детьми: их нарочно уродовали.

Любопытно, что, в отличие от докторов, компрачикосы вовсю употребляли обезболивание. И логично — им было принципиально, чтоб ребёнок, в которого вложены средства, выжил.

Но употребляли они достаточно грубые по действию наркотические настойки. Их давали и во время операции, и в период восстановления, и в итоге ребёнок получал серьёзные нарушения мозговой деятельности. Одним из обыденных побочных эффектов была полная либо частичная утрата памяти с сопутствующим регрессом в развитии. Так что вкупе с операцией ребёнок получал не лишь новое тело, но и новейшую личность. Пока малыш выздоравливал, перед ним отрисовывали картины его обеспеченного грядущего, внушая идея, что нанесённые увечья — его особенное преимущество.

По легендам, компрачикосы могли вынудить глаза ребёнка вечно глядеть поврозь, изменяли форму рта, чтоб она была смешнее и чтоб ребёнок говорил с недостатками дикции, чуток ли не производили операции на горла ради смешного голоса. Ну и, естественно, они, с помощью различных ухищрений, деформировали позвоночник либо конечности ребёнка, что отымало много времени. Целью было не просто нанести увечье, а сохранить возможность двигаться (ведь компрачикосы продавали этих деток для различного рода выступлений) и всеполноценно обслуживать себя. За проблемных деток заплатили бы меньше — никто не любит возню.

Любительская работа

Скупали деток не лишь компрачикосы. За детьми с готовыми увечьями охотились бедные цирки. Иногда им довольно было оглядеть обочины дорог и побережья рек — фермеры Европы, невзирая на все церковные проповеди, верили, что деток заменяют на собственных «уродов» эльфы и нередко относили их эльфам назад. То есть — оставляли на опушке леса либо у речного омута. Там оказывались малыши с аутизмом, синдромом (В медицине и психологии, термин синдром ссылается на ассоциацию некоторого количества клинически распознаваемых симптомов) Дауна, заячьей губой, кривой спиной, красноватыми очами (то есть альбиносы), излишними пальцами либо перепонками меж пальцев. Лишь часть из их оставалась в {живых} — те, кем заинтересовались циркачи либо в особенности сострадательные прохожие.

Но нередко крестьянки и сами давали собственных «неудачных» деток либо господам в усадьбу, либо циркачам — за средства. Наиболее того, отдельные дамы сами становились фабрикой по производству забавных детей.

Во-1-х, во почти всех местах Европы детям бинтовали голову, стремясь придать ей необыкновенную, прекрасную по местным меркам форму. Мамы, сбывающие детей балаганам, находили свои методы бинтовать голову так, чтоб она смотрелась особенно — к примеру, становилась похожей на голову персонажа русских мультов Самоделкина, с плоской широкой маковкой. Они могли по нескольку раз на деньку гладить мягенький нос ребёнка, делая его плоским, вытягивая вперёд и ввысь, придавая ему различные необычные формы.

Другие перетягивали животик верёвками и дощечками во время беременности, когда ребёнок начинал шевелиться. Верёвка не давала ребёнку шевелиться в утробе и всеполноценно расти в каком-нибудь одном месте — в итоге малыш возникал на свет с какой-либо странностью. В рассказе Ги де Мопассана «Мама уродцев» крестьянка искусна даже управлять тем, какую форму воспримут в её утробе малыши. Он также указывал на то, что модницы в корсетах тоже наносили вред своим детям — лишь, в отличие от той крестьянки, их никто не задумывался за это осуждать.

К слову, в этом рассказе есть примета девятнадцатого века. Крестьянка уже не продавала собственных деток, а отдавала их в балаган, будто бы в работу и ученье к какому-нибудь ремесленнику, получая для себя их жалованье на правах мамы.

Армия ангелов

В семнадцатом-восемнадцатом веках Италию охватила реальная эпидемия. Фермеры, пекари, живописцы, ремесленники — отцы из самых различных сословий добровольно увечили собственных отпрыской полностью определённым образом. Этих мальчишек оскопили — удаляя тестикулы с тем же хладнокровием, с каким эту функцию проводили для ягнят и телят. Так как с модой всячески боролись, в том числе принимая законы, впрямую запрещающие калечащие операции, весьма нередко отцы оправдывались тем, что их малыши как будто бы случаем повредили мошонку во время злосчастного варианта.

1-го укусила змея, и пришлось предупредить распространение яда. Иной безуспешно свалился с лошадки. 3-ий безуспешно с размаху сел на бревно и пропорол для себя ласковый орган сучком. Четвёртому прижало и расплющило камнем. В общем, больше 100 лет итальянские мальчишки становились жертвами различных злосчастных случаев так обильно, как никогда ранее либо позднее. Некие из их его не переживали: и медицина была не самого высочайшего уровня, и в домашних критериях операцию проводили иногда некорректно.

А виной всему была мода на ангельские голоса певцов-кастратов, пришедшая в Европу вкупе с беженцами из Византии, где традиция оскопления мальчугана (к примеру, чтоб он сделал духовную карьеру либо не сумел бы создать политическую) исчислялась веками.

Певцы-кастраты дозволяли сделать лучше репертуар хоров и не терять певцов-мальчиков, когда они чуть успевают чему-то научиться, лишь из-за того, что начал ломаться глас. Певцы-кастраты дозволяли духовенству услаждаться женскими партиями фаворитных опер, не выходя в большенный и суетный мир. Наиболее того, сочетание гулкого голоса и по-мужски широких лёгких (даже ещё шире — евнухи позднее прекращали расти) делало евнухов ценными и для слушателей совсем не духовного рода занятий.

«Музыканты», Караваджо (1595)

(1595)(1595)

Мода на евнухов и их баснословные гонорары заставляли отцов холостить собственных малеханьких деток. Как досадно бы это не звучало, но само по для себя отсутствие яичек не давало мальчишкам билет в мир музыки — ведь ещё необходимы были слух, талант, умение держаться. Правда, и без пения евнух мог отлично заработать. Совместно с модой на евнухов в искусстве пришла и мода на романы с евнухами. Причём и со стороны парней, и со стороны дам, так как верно выхолощенный парень сохранял в общем и целом половую функцию — при том не награждал нежеланными детишками. Парней же завлекало женоподобие этих юношей.

Так что большущее количество юных евнухов зарабатывало средства быстрее в постели, чем на сцене, чуть научившись перебирать струны (за отсутствием вокального таланта евнухи нередко игрались кое-как несколько престижных пьесок, как будто бы конкретно ими развлекая дам в покоях).

Даже те юноши, которые замечательно пели и выступали в опере либо как солисты, не избегали этого заработка. Они нередко завлекали внимание богатых и влиятельных людей, которые давали им своё покровительство. То было предложение, от которого недозволено отрешиться — супротивных ожидала месть, и отлично, если она ограничивалась закрытием доступа на сцену. Полностью в характерах времени было нанять дуболомов, которые подстерегут певца и исковеркают его, а то и просто забьют до погибели. Волей либо неволей любой кастрат-певец был обязан уступать любовным притязаниям «покровителей» — которые успокаивали свою совесть средствами и подарками. Пореже это были покровительницы.

Фаринелли

Кастрация делала юношей не просто владельцами неповторимого голоса. Из-за того, что они заканчивали расти поздно, они нередко выглядели удивительно — весьма высочайшие, с головой, которая из-за роста казалась малеханькой, с непропорционально длинноватыми и при всем этом слабенькими, соприкасающимися в коленях, ногами, с грудью, которая могла смотреться как у девочки-подростка либо свисающей, не похожей ни на мужскую, ни на женскую.

Лишь к концу девятнадцатого века волну калечащих операций удалось приостановить, спрос на их просто начал падать — благодаря равномерно распространяющемуся научному взору на мир, вытесняющему мракобесие, падкое на чудеса.

Крайним певцом-кастратом стал Алессандро Морески. У него был не самый приятный тембр, но за отсутствием выбора он выступал перед самим отцом Римским и вызывал любопытство всей Европы. Он так же, как и его предшественники, всю жизнь вступал в связь с дамами и мужиками — и, по видимости, тоже не постоянно добровольно. Он был единственным кастратом-певцом, оставившим аудиозаписи — правда, достаточно далёкие от совершенства, но дающие общее представление и о его способностях, и о тембре его голоса.

Источник